|
Заметка о театре
Году где-то в 1994-м гастролировал у нас Уфимский театр оперы и балета. Я ходил на «Севильского цирюльника» и написал что-то вроде рецензии на двух блокнотных листочках и пришел в редакцию к Дьяконовой. У Дьяконовой сидел Хотяновский – режиссер нашего городского театра, он был в ударе, производил впечатление, сыпал остроумными парадоксами, и я вместо двух минут задержался часа на два – было интересно досмотреть спектакль, не мне, кстати, предназначавшийся. Зачем ему нужно было очаровывать Дьяконову: Ну, как же – журналистка пишет о театре, и о спектаклях Хотяновского в том числе. А ту я приперся со своими блокнотными листочками заявляя претензии, сметь свое суждение иметь. Там я написал, эдак, простодушно удивляясь: «Как же так, - у Россини главный герой Фигаро, он блещет, его жизнерадостность царит, в этом смысл оперы, а уфимцы хотя и дали роль Радику Гарееву (народный артист БАССР), но блистал на сцене все таки Дон Базилио своей арией «Миром правит клевета», совершенно затмив Фигаро, кроме того – появление Дона Базилио оттенено постановочными эффектами, свет, звук. Что ж, Константин Дмитриевич Хотяновский по крайней мере услышал то, что написал – Дьяконова прочла ему вслух, имея целью поскорее закончить со мной: «Тебя выслушали, иди, гуляй». Но я не собирался идти гулять, - не каждый день я вижу профессионала общения в деле, - Хотяновский, сознательно производящий эффект – это что-то такое неописуемое. Кроме того, мои блокнотные листочки засунули куда-то под кучу бумаги, показывая, что там они и умрут, и со мной разговор уже закончен, и тема Фигаро исчерпана. Как бы не так! Вы меня поставили в положение маргинала, не сознающего неуместность при разговоре двух интеллигентных людей, а того не знаете - что этим самым выдали мне лицензию на большую свободу выбора действий в данной ситуации. Это интеллигентный человек должен встать и вежливо удалиться, хотя ему еще не показывали на дверь, он сам понимает. Но маргинал он, знаете ли, ноги на стол готов положить от обиды, готов быть вообще выгнанным из общества, - но это будет потом, а сегодня я еще здесь и не весь спектакль досмотрел. Хотяновского явно поджимало время, конечно, можно было выбрать другой раз для проведения своей такой нужной акции, но когда это еще будет. И он волей неволей вынужден был включиться в обсуждение моей заметки.
Я тянул одеяло внимания на себя. Он думал, уделив мне минуту-другую, поговорив о моей писанине, он запросто исчерпает весь мой духовный багаж, мой фонтан красноречия иссякнет, и мне больше ничего не останется делать, крме как тихо и вежливо удалиться. «Ага, щас…» - у меня совсем другие планы.
- А не потому ли, растолковывал я, у них Фигаро получился на заднем плане, что нет у нас традиции слушать оперы, и публика не встречает взвизгами и рукоплесканиями своего любимца – Фигаро, и артист, не получивший от зала энергетическую подпитку, не может выдать требуемого накала страстей, и вся опера идет наперекосяк, о Дон Базилио оказывается на первом месте со своими унылыми банальностями и публика угощается не жизнеутверждающим: «Фигаро! – я здесь!», а злобным: «Миром правит клевета»?
Хотяновский поймал мысль, начал ее вертеть туда-сюда, все правильно, так и должно быть – «Миром правит клевета», то есть истина, которую следует распространять средствами искусства. Он понимал ложность своего парадокса, но привел в пример какую-то нестандартную постановку «Ромео и Джульетты», где пьеса показана не как трагедия любви, а как трагедия ненависти, и Ромео там – уличная шпана с ножом.
Я как-то тупо не понял: «Неужели так ставят Шекспира?!»… И тут Хотяновский выдал импровизацию минут на двадцать – он говорил, ходил по комнате, менял то темпо-ритм речи, то ее громкость, а я сидел в кресле, совершенно подавленный его духовным терроризмом… Что ж, артист есть артист.
Производить впечатление – возможно на обывательский слух это занятие как-то легковесно звучит, все мы делаем это каждый день – от профессиональных психотерапевтов до бабулек на скамейке у подьезда. Магия производства впечатлений не ограничивается рамками здравого смысла. Артист отражается в зеркалах мнений о нем, заботится о впечатлении, им производимом, направляет внимание именно на эту область своей жизнедеятельности. Неужели это так важно – впечатление, отпечаток, отражение мое в чужом уме…? Что я выигрываю, подправляя, то есть - искуственно фальсифицируя изображение меня? Надо ли об этом заботиться вообще? Не знаю… Только я не встречал людей, которые совершенно об этом не заботились. Все мы, с разной степенью интенсивности, но все – проникаем в чужое сознание и там оставляем след, отпечаток, кто то на долгое время, а кто-то на минутку.
Хотяновский пускал пыль в глаза Дьяконовой, я при этом оказался случайно. И внутри речи Хотяновского я потерял свою драгоценную находку – об энергонасыщенности более живого Фигаро. Хотяновский фонтанировал – и мужское обаяние. и энергия мысли, интеллектуальный задор, так сказать – убеждали - мое впечатление рядового зрителя - это мелочь. То, что для меня открытие, почти откровение – энергетическая отдача артиста, для него рядовая банальность, будничная рутина его ежедневных режиссерских стараний. Куды мне дураку со своими блокнотными листочками, исписанными дешевой авторучкой со свиным-то рылом, да в калашный ряд.
Если бы я соблюдая тактичность ушел, я бы так и остался незамеченной серой мышкой, - так, рядовой посетитель, пришел-ушел, много их тут ходит. И не увидел бы спектакль.
Если я буду слушать ваши доводы, если буду играть, соблюдая ваши правила игры – я проиграю. Единственный для меня выход – своим незапланированным поведением создать ситуацию, в которой я получу свой выигрыш.
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
